Неточные совпадения
Как это слово у всех на
языке, и как мало его
понимают!
Я
понял его: бедный старик, в первый раз от роду, может быть, бросил дела службы для собственной надобности, говоря
языком бумажным, — и как же он был награжден!
Француз или немец век не смекнет и не
поймет всех его особенностей и различий; он почти тем же голосом и тем же
языком станет говорить и с миллионщиком, и с мелким табачным торгашом, хотя, конечно, в душе поподличает в меру перед первым.
Полицеймейстер, точно, был чудотворец: как только услышал он, в чем дело, в ту ж минуту кликнул квартального, бойкого малого в лакированных ботфортах, и, кажется, всего два слова шепнул ему на ухо да прибавил только: «
Понимаешь!» — а уж там, в другой комнате, в продолжение того времени, как гости резалися в вист, появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые
языки и балыки, — это все было со стороны рыбного ряда.
Наконец все жиды, подняли такой крик, что жид, стоявший на сторо́же, должен был дать знак к молчанию, и Тарас уже начал опасаться за свою безопасность, но, вспомнивши, что жиды не могут иначе рассуждать, как на улице, и что их
языка сам демон не
поймет, он успокоился.
— Какое о недоимке, братец ты мой! — отвечал первый мужик, и в голосе его уже не было следа патриархальной певучести, а, напротив, слышалась какая-то небрежная суровость, — так, болтал кое-что;
язык почесать захотелось. Известно, барин; разве он что
понимает?
Смутно
поняв, что начал он слишком задорным тоном и что слова, давно облюбованные им, туго вспоминаются, недостаточно легко идут с
языка, Самгин на минуту замолчал, осматривая всех. Спивак, стоя у окна, растекалась по тусклым стеклам голубым пятном. Брат стоял у стола, держа пред глазами лист газеты, и через нее мутно смотрел на Кутузова, который, усмехаясь, говорил ему что-то.
— Аз не пышем, — сказал он, и от широкой, самодовольной улыбки глаза его стали ясными, точно у ребенка. Заметив, что барин смотрит на него вопросительно, он, не угашая улыбки, спросил: — Не
понимаете? Это — болгарский
язык будет, цыганский. Болгаре не говорят «я», — «аз» говорят они. А курить, по-ихнему, — пыхать.
— Даже. И преступно искусство, когда оно изображает мрачными красками жизнь демократии. Подлинное искусство — трагично. Трагическое создается насилием массы в жизни, но не чувствуется ею в искусстве. Калибану Шекспира трагедия не доступна. Искусство должно быть более аристократично и непонятно, чем религия. Точнее: чем богослужение. Это — хорошо, что народ не
понимает латинского и церковнославянского
языка. Искусство должно говорить
языком непонятным и устрашающим. Я одобряю Леонида Андреева.
Как раньше, Любаша начала устраивать вечеринки, лотереи в пользу ссыльных, шила им белье, вязала носки, шарфы; жила она переводами на русский
язык каких-то романов, пыталась
понять стихи декадентов, но говорила, вздыхая...
— Что ж ты как вчера? — заговорил брат, опустив глаза и укорачивая подтяжки брюк. — Молчал, молчал… Тебя считали серьезно думающим человеком, а ты вдруг такое, детское. Не знаешь, как тебя
понять. Конечно, выпил, но ведь говорят: «Что у трезвого на уме — у пьяного на
языке».
— Не брани меня, Андрей, а лучше в самом деле помоги! — начал он со вздохом. — Я сам мучусь этим; и если б ты посмотрел и послушал меня вот хоть бы сегодня, как я сам копаю себе могилу и оплакиваю себя, у тебя бы упрек не сошел с
языка. Все знаю, все
понимаю, но силы и воли нет. Дай мне своей воли и ума и веди меня куда хочешь. За тобой я, может быть, пойду, а один не сдвинусь с места. Ты правду говоришь: «Теперь или никогда больше». Еще год — поздно будет!
Она так полно и много любила: любила Обломова — как любовника, как мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде, не могла никому. Да никто и не
понял бы ее вокруг. Где бы она нашла
язык? В лексиконе братца, Тарантьева, невестки не было таких слов, потому что не было понятий; только Илья Ильич
понял бы ее, но она ему никогда не высказывала, потому что не
понимала тогда сама и не умела.
Выросши из периода шалостей, товарищи
поняли его и окружили уважением и участием, потому что, кроме характера, он был авторитетом и по знаниям. Он походил на немецкого гелертера, знал древние и новые
языки, хотя ни на одном не говорил, знал все литературы, был страстный библиофил.
Он начал мне длинную какую-то речь по-французски, и хотя говорил очень сносно на этом
языке, но я почти ничего не
понял, может быть, оттого, что он к каждому слову прибавлял: «Je vous parle franchement, vous comprenez?» [«Я говорю с вами откровенно,
понимаете?» — фр.]
Рыдая, она что-то приговаривала; мы, конечно, не
понимали слов, но
язык скорби один везде.
С англичанкой кое-как разговор вязался, но с испанками — плохо. Девица была недурна собой, очень любезна; она играла на фортепиано плохо, а англичанка пела нехорошо. Я сказал девице что-то о погоде, наполовину по-французски, наполовину по-английски, в надежде, что она что-нибудь
поймет если не на одном, так на другом
языке, а она мне ответила, кажется, о музыке, вполовину по-испански, вполовину… по-тагальски, я думаю.
Что за
язык придумали они — и
понимали друг друга!
Мы засыпали ее вопросами, но она или не говорила, или не
понимала, или, наконец, в Порто-Прайя под именем французского разумеют совсем другой
язык.
Мне наскучил якутский
язык, я обрадовался русскому, даже и этому, хотя не все и по-русски
понимал.
Благообразный старец, хотя и кивал одобрительно своей красивой патриархальной головой или встряхивал ею, хмурясь, когда другие возражали, очевидно, с большим трудом
понимал то, что говорил Нехлюдов, и то только тогда, когда это же пересказывали на своем
языке другие крестьяне.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было
понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением на них рук, будет говорить новыми
языками, будет брать змей и, если выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.
В исповеди Привалова чего-то недоставало, чувствовался заметный пробел, — Надежда Васильевна это
понимала, но не решалась поставить вопрос прямо. У Привалова уже вертелось на
языке роковое признание в своей погибшей, никому не известной любви, но он преодолел себя и удержался.
Это прежде всего распря двух славянских душ, родственных по крови и
языку, по общеславянским расовым свойствам и столь различных, почти противоположных, с трудом совместимых, неспособных друг друга
понять.
Как и надо было ожидать, наше появление вызвало беспокойство среди корейцев. В фанзе было свободно, и потому мы разместились на одном из канов. Дерсу сделал вид, что не
понимает их
языка, и внимательно стал прислушиваться к тому, что они говорили между собою.
Я с трудом
понимал старика. Усы ему мешали, да и
язык плохо повиновался.
— Точно так-с. Сперва они кажинный день водку кушали, а теперь вот в постель слегли, и уж оченно они худы стали. Я так полагаю, они теперь и понимать-то ничего не
понимают. Без
языка совсем.
Мужчины были одеты по-китайски. Они носили куртку, сшитую из синей дабы, и такие же штаны. Костюм женщин более сохранил свой национальный характер. Одежда их пестрела вышивками по борту и по краям подола была обвешана побрякушками. Выбежавшие из фанз грязные ребятишки испуганно смотрели на нас. Трудно сказать, какого цвета была у них кожа: на ней были и загар, и грязь, и копоть. Гольды эти еще знали свой
язык, но предпочитали объясняться по-китайски. Дети же ни 1 слова не
понимали по-гольдски.
У Кирсанова было иначе: он немецкому
языку учился по разным книгам с лексиконом, как Лопухов французскому, а по — французски выучился другим манером, по одной книге, без лексикона: евангелие — книга очень знакомая; вот он достал Новый Завет в женевском переводе, да и прочел его восемь раз; на девятый уже все
понимал, — значит, готово.
Он попытался было жаловаться на то Дефоржу, но знания его во французском
языке были слишком ограничены для столь сложного объяснения; француз его не
понял, и Антон Пафнутьич принужден был оставить свои жалобы.
Сверх передней и девичьей, было у меня еще одно рассеяние, и тут, по крайней мере, не было мне помехи. Я любил чтение столько же, сколько не любил учиться. Страсть к бессистемному чтению была вообще одним из главных препятствий серьезному учению. Я, например, прежде и после терпеть не мог теоретического изучения
языков, но очень скоро выучивался кой-как
понимать и болтать с грехом пополам, и на этом останавливался, потому что этого было достаточно для моего чтения.
— Помилуйте-с, как же-с это-с можно-с, какое занятие-с, Гегелева-с философия-с; ваши статьи-с читал-с, понимать-с нельзя-с, птичий язык-с.
Немецкая наука, и это ее главный недостаток, приучилась к искусственному, тяжелому, схоластическому
языку своему именно потому, что она жила в академиях, то есть в монастырях идеализма. Это
язык попов науки,
язык для верных, и никто из оглашенных его не
понимал; к нему надобно было иметь ключ, как к шифрованным письмам. Ключ этот теперь не тайна;
понявши его, люди были удивлены, что наука говорила очень дельные вещи и очень простые на своем мудреном наречии; Фейербах стал первый говорить человечественнее.
Я долго смеялся над этим приговором, то есть долго не
понимал, что язык-то у нас тогда действительно был скверный, и если птичий, то, наверное, птицы, состоящей при Минерве.
— Не роль тюремщика, а надо было с ней тем
языком говорить, который она
понимает. И в Москву не следовало ездить. Только избаловал бабенку да израсходовался. Сосчитай, сколько ты денег на свадьбу да на поездку истратил, а теперь приемы эти пошли. Этак и разориться недолго.
А того горохового панича, что рассказывал таким вычурным
языком, которого много остряков и из московского народу не могло
понять, уже давно нет.
Другого
языка человеческая масса еще не
понимает,
понимают лишь немногие.
— Не перешибай. Не люблю… Говорю тебе русским
языком: все подлецы. И первые подлецы — мои зятья… Молчи, молчи! Пашка Булыгин десятый год грозится меня удавить, немец Штофф продаст, Полуянов арестант, Галактион сам продался, этот греческий учителишка тоже оборотень какой-то… Никому не верю!
Понимаешь?
Устенька отлично
понимала этот немой
язык и волновалась за каждую неловкость Галактиона: он гремел чайною ложечкой, не умел намазать масла на хлеб, решительно не знал, что делать с сандвичами.
Лопахин. Простите, таких легкомысленных людей, как вы, господа, таких неделовых, странных, я еще не встречал. Вам говорят русским
языком, имение ваше продается, а вы точно не
понимаете.
Здесь с ними заговорили по-английски и по-русски, но ни того, ни другого
языка они не
понимали и отвечали только «жерман, жерман».
— Вылечился, когда увидел ваше «вольное козачество» на службе у турецкого деспотизма… Исторический маскарад и шарлатанство!.. Я
понял, что история выкинула уже всю эту ветошь на задворки и что главное не в этих красивых формах, а в целях… Тогда-то я и отправился в Италию. Даже не зная
языка этих людей, я был готов умереть за их стремления.
Ибо те, которые были сведущи в
языке латинском, казалось, были уже ограждены от заблуждения, ему неприступны и, что читали,
понимали ясно и некриво [Сравнить с ним можно дозволение иметь книги иностранные всякого рода и запрещение таковых же на
языке народном.].
По этому поводу приживалка Уланбековой, Василиса Перегриновна, рассуждает: «Я и
понять не могу, как это у него язык-то повернулся против вас.
Но молчаливая незнакомка вряд ли что и
понять могла: это была приезжая немка и русского
языка ничего не знала; кроме того, кажется, была столько же глупа, сколько и прекрасна.
А больше и говорить не стал, да и некогда ему было ни с кем разговаривать, потому что государь приказал сейчас же эту подкованную нимфозорию уложить и отослать назад в Англию — вроде подарка, чтобы там
поняли, что нам это не удивительно. И велел государь, чтобы вез блоху особый курьер, который на все
языки учен, а при нем чтобы и Левша находился и чтобы он сам англичанам мог показать работу и каковые у нас в Туле мастера есть.
— Это ничего, — сказал он по-русски и потом прибавил на родном своем
языке: — но он не может ничего
понимать; как вы этого не видите? Он дилетант — и все тут!
Нюрочка увидала его уже в саду; он опять кривлялся и показывал ей
язык, а она только сейчас
поняла свою полную беспомощность, и давешний страх опять охватил ее.
Нюрочка отлично
понимала этот немой
язык, но только отрицательно покачала головой.
— Нельзя ли перевести этот приговор на такой
язык, чтобы я его
понимала, — попросила Лиза.